Смысл ночи - Страница 79

— Сюда, — указал он.

Быстро поднявшись по короткой, но крутой лестнице, мы пробежали через маленькое тесное кладбище и укрылись от крепчающего ливня под узким портиком церкви. Усевшись на одну из каменных скамей, грубо вытесанных в стенах по обеим сторонам от входа, мистер Картерет знаком пригласил меня занять место напротив. На полу портика осталась грязь после недавнего погребения (свежая могила находилась буквально в двух шагах), и наше убежище освещалось двумя готическими окнами — но они были незастекленные, и вскоре дождевые капли, задуваемые сильными порывами ветра, забарабанили по моей спине. Однако мистер Картерет, казалось, не замечал никаких неудобств: он сидел, положив круглые ладони на разведенные круглые колени, и благостно улыбался с видом человека, удобно устроившегося перед жарким камином.

— Позвольте спросить, мистер Глэпторн, — начал он, немного подаваясь вперед, — как было воспринято мое письмо на Патерностер-роу?

— Мистера Тредголда, разумеется, встревожили содержавшиеся в нем намеки.

Мой собеседник ответил не сразу, и я впервые заметил усталость в больших круглых глазах, пристально смотревших на меня сквозь круглые очки с толстыми стеклами.

— Насколько я понял, мистер Глэпторн, вы облечены полным доверием мистера Кристофера Тредголда, коего я имею честь знать вот уже много лет. Как следствие, я превелико рад довериться человеку, выбранному мистером Тредголдом в качестве своего заместителя.

Я поблагодарил за такое отношение и сказал, что мне поручено просто выслушать, записать и доложить обо всем своему начальнику. Мистер Картерет одобрительно кивнул, но ничего не ответил, и несколько мгновений мы сидели в молчании.

— В вашем письме упоминалось о некоем открытии, — наконец заговорил я.

— Открытии? Да, конечно.

— Я к вашим услугам, сэр, коли вы желаете сообщить мне, в чем оно состоит. — Я достал записную книжку с карандашом и выжидательно уставился на мистера Картерета.

— Прекрасно.

Он слегка откинулся назад и принялся рассказывать о некоторых обстоятельствах своей биографии.

— Я поступил на службу к своему кузену лорду Тансору в качестве доверенного личного секретаря свыше тридцати лет назад, — начал он. — Моя дорогая незабвенная матушка тогда еще здравствовала, но отец недавно умер. Он был хороший человек, но, боюсь, безответственный, как и его отец. Он оставил нам долги и испорченную репутацию — последствия безрассудных вложений в коммерческие предприятия, в коих он ничего не смыслил.

После смерти моего отца лорд Тансор милостиво позволил нам с матушкой и моей женой, ныне покойной, поселиться вместе с его мачехой в Эвенвудском вдовьем особняке, который подновил за свой счет. Он также предложил мне место секретаря.

Я всегда буду глубоко благодарен кузену за доброту, проявленную ко мне, когда мы с братом остались почти в нищете. Я намерен служить ему в полную меру своих способностей, не имея иной цели, кроме как зарабатывать жалованье усердным трудом.

Мистер Тредголд наверняка говорил вам, что у лорда Тансора нет наследника. Его единственный сын, Генри Херевард, умер еще ребенком, вскоре после своего седьмого дня рождения. Горе моего кузена не поддавалось описанию, ибо он души не чаял в мальчике. Потеря сына стала для него страшным ударом; потеря единственного прямого наследника стократ усугубила горе несчастного.

Главной целью — движущей целью — своей жизни кузен всегда считал продолжение рода Дюпоров. Ничто больше не имело для него значения. Он получил огромное состояние от отца, получившего огромное состояние от своего отца; и лорд Тансор предполагал оставить огромное состояние своему сыну — таким образом продолжив многовековой процесс передачи фамильного наследия от поколения к поколению, в чем он видел обязанность и долг высшего порядка.

Но когда этот процесс прервался — когда золотая цепь лопнула, образно выражаясь, — мой кузен испытал страшнейшее потрясение. После смерти Генри Хереварда он заперся в своих покоях и несколько недель отказывался видеться с кем-либо, почти ничего не ел и выходил только по ночам, чтобы бродить по комнатам и коридорам Эвенвуда подобно неприкаянному призраку.

Мало-помалу он оправился. Да, он лишился возлюбленного сына, но у него еще оставалось время, чтобы обзавестись наследником, ведь тогда ему шел всего тридцать девятый год.

Уверен, вам все это известно, мистер Глэпторн, но вы должны выслушать все снова из моих уст по следующей причине. Я держусь о лорде Тансоре иного мнения, чем большинство людей, считающих его холодным, высокомерным и эгоистичным. Я знаю, что у него есть сердце, чувствительное сердце, даже великодушное, хотя оно открывалось лишь в самых крайних обстоятельствах. Но оно у него есть.

Я слушал не перебивая, а дождь все лил и лил.

— Погода никак не налаживается, — вскоре промолвил мистер Картерет, — а мы тут уже малость промокли. Давайте зайдем внутрь.

Мы встали и подошли к массивной, обитой гвоздями черной двери, но она оказалась запертой.

— Ну что ж, — вздохнул мистер Картерет, — придется остаться здесь.

— Метафора судьбы, — заметил я.

Он улыбнулся и снова сел, на сей раз подальше от окна, в самом углу портика, под уже потемневшей мемориальной доской в память о Томасе Стивенсоне и его жене, умерших с разницей в три месяца (а также их дочери Маргарет, ум. в 1827 г. в возрасте 17 лет).

— Я знал Тома Стивенсона, — сказал мистер Картерет, заметив, что я разглядываю мемориальную доску. — Его бедная дочь утонула здесь под мостом. — Он немного помолчал. — Я всем сердцем разделил скорбь лорда Тансора, поскольку за год до кончины Генри Хереварда мы потеряли нашу старшую дочь. Поверите ли, она тоже утонула, как и дочь Тома Стивенсона, только не здесь, а в Эвенбруке, протекающем через Эвенвудский парк. Она шла по парапету моста, как любят делать дети. Ее няня отошла на несколько шагов назад, чтобы поднять какую-то оброненную вещь. Все произошло в мгновение ока. Шесть лет. Всего шесть лет. — Он вздохнул и откинул круглую голову к холодной стене. — Вечно текущий поток, забравший нашу девочку, унес свои воды неведомо куда. Но душевные раны, мистер Глэпторн, они остаются навсегда. — Он еще раз вздохнул, а затем продолжил: — Для родителя нет ничего страшнее, чем смерть ребенка, мистер Глэпторн. Тому Стивенсону, к счастью, не довелось узнать о гибели своей бедной дочери — он умер раньше, как вы видите по датам. Но Небо не пощадило ни лорда Тансора, ни меня. Мы оба претерпели жесточайшие муки горя и боль утраты. Принц ты или нищий, всем нам приходится переживать подобные испытания в одиночку. В этом отношении лорд Тансор не отличался — не отличается — от нас с вами, да и от всякого иного человека на свете. Он занимает привилегированное положение в жизни, но и несет тяжкое бремя ответственности. Наверное, вы относитесь к моим словам скептически. И подозреваете во мне рабскую преданность старого слуги.