Смысл ночи - Страница 5

Я печально потряс головой и пошел дальше.

Разумеется, мне было на руку, что невежественные слухи уже начали обволакивать правду туманом лжи. По мне, так пусть матрос-китаец или женщина с окровавленным топором (если, конечно, они существуют) отправляются на виселицу за мое преступление — и черт с ними. Я свободен от всяких подозрений. Безусловно, никто не заметил, как я входил в темный пустынный переулок или выходил из него, здесь я соблюдал особую осторожность. Нож — самого обычного образца — я умыкнул специально для своей цели в гостинице за рекой, на Боро-Хай-стрит, куда не заходил ни разу прежде и никогда не вернусь. Я совершенно не знал свою безымянную жертву, лишь неумолимый рок связывал нас. На одежде у меня вроде не осталось никаких кровяных пятен, и ночь, верный друг злодейства, сообщнически накрыла все своим черным покровом.

Когда я достиг Ченсери-лейн, часы отбивали одиннадцать. По-прежнему не испытывая желания возвращаться к своей одинокой постели, я повернул на север, к Блайт-Лодж в Сент-Джонс-Вуде, с намерением засвидетельствовать почтение мисс Изабелле Галлини, благословенной памяти.

Ах, Белла! Bellissima Bella! Она встретила меня на пороге респектабельной виллы, расположенной в глубине сада, и поприветствовала на свой обычный манер: легко сжала мое лицо длиннопалыми руками, унизанными кольцами, и прошептала: «Эдди, милый Эдди, как я рада», нежно целуя в одну и другую щеку.

— Ну как, тихо уже? — спросил я.

— Тише не бывает. Последний ушел час назад, Чарли спит, а миссис Ди еще не вернулась. Дом в полном нашем распоряжении.

Растянувшись на кровати в будуаре наверху, я — в который уже раз! — смотрел, как она раздевается. Я знал каждый дюйм ее тела, все до единого теплые потайные уголки. Но сейчас, когда последний предмет туалета упал на пол и она горделиво встала передо мной, у меня возникло ощущение, будто Белла впервые явилась моему взору во всем своем непознанном великолепии.

— Скажи это, — велела она.

Я нахмурился с притворным недоумением.

— Что сказать?

— Сам знаешь, ты меня поддразниваешь. Ну же, скажи.

Она двинулась ко мне, распущенные волосы рассыпались по плечам и струились по спине. Она склонилась надо мной, накрывая темным потоком локонов, и снова взяла в ладони мое лицо.

— О мой трофей, награда из наград! — с пафосом продекламировал я. — Империя моя, бесценный клад!

— Ах, Эдди, — восхищенно проворковала Белла, — я вся трепещу, когда ты произносишь эти слова! Я и вправду твоя империя?

— Империя и даже больше. Ты — весь мой мир.

Она порывисто прильнула ко мне и поцеловала так крепко, что я чуть не задохнулся.

Заведение, где Белла задавала тон, стояло на целую ступень выше обычных домов свиданий и было известно cognoscenti под названием «Академия», которое свидетельствовало об отличии данного заведения от всех прочих подобного толка и гордо указывало, что здесь и женщины во всех отношениях лучше, и качество оказываемых услуг. В части порядков оно во всем походило на клуб для самых избранных — эдакий «Будлз» или «Уайтс» плоти — и удовлетворяло любовные потребности самых состоятельных и разборчивых господ. По примеру своих двойников на Сент-Джеймс оно имело строгие правила вступления и поведения. Никому не позволялось войти в этот узкий круг избранных без исчерпывающей рекомендации одного из действительных членов «клуба» и последующего голосования. Нередко происходили случаи забаллотировки, а если рекомендация оказывалась недостоверной, и кандидата, и поручителя без долгих слов изгоняли, если не хуже.

Миссис Китти Дейли, известная членам «Академии» как миссис Ди, являлась entrepreneuse сей знаменитой и крайне доходной Кипрской обители. Она всячески старалась соблюдать нормы общественного приличия: брань, сквернословие, пьянство решительно не допускались, а неуважительное или грубое обращение с молодыми дамами каралось самым суровым образом. Виновный не только моментально исключался из круга избранных и оказывался в центре общественного скандала, но и получал визит от мистера Герберта Брайтуэйта, в прошлом известного боксера, у которого имелся свой, весьма действенный, способ заставить проштрафившегося клиента осознать свою ошибку.

Синьор Просперо Галлини, отец Беллы, обедневший потомок знатного итальянского рода, в 1830 году, когда для него настали трудные времена, бежал с родины от кредиторов и обосновался в Англии, где заделался учителем фехтования в Лондоне. Вдовец и эмигрант, он тем не менее поставил своей целью дать единственной дочери все образование, какое позволяли его ограниченные средства. Как следствие, Белла свободно говорила на нескольких европейских языках, замечательно играла на фортепиано, обладала восхитительным певческим голосом — одним словом, была девицей столь же благовоспитанной, сколь и красивой.

На первых порах жизни в Лондоне я недолгое время снимал комнату у синьора Галлини и его обольстительной дочери. После его смерти я поддерживал нерегулярную, но дружескую переписку с Беллой, почитая своим долгом по-братски присматривать за ней в благодарность за доброе отношение ко мне ее отца. Синьор Галлини оставил очень скромное наследство, и Белле пришлось покинуть дом в Кэмберуэлле, где отец провел последние годы, и поступить компаньонкой к некой даме из Сент-Джонс-Вуда, уже нам знакомой. Она откликнулась на одно из объявлений о найме на означенную должность, посредством которых миссис Ди набирала новых породистых кобылок в свою конюшню. Немногие из претенденток на место пришлись по вкусу взыскательной миссис Ди, но Белла мгновенно очаровала ее и не испытала ни малейшего потрясения, когда узнала об истинном характере своей будущей работы. Она начала карьеру в маленьком государстве «Академии» с самых низов, но быстро поднялась по иерархической лестнице благодаря исключительной красоте, талантам, рассудительности и покладистому нраву, устраивавшему любого клиента. Если существует такая вещь, как призвание к подобному роду занятий, значит, у Беллы Галлини оно имелось.