По несчастливой случайности — или, как я некогда полагал, по прихоти Рока, предопределившего события моей жизни, — вторая жена преподобного приходилась троюродной сестрой Джулиусу Вернею Дюпору, двадцать пятому барону Тансору, владельцу поместья Эвенвуд-Парк в графстве Нортгемптоншир, чья первая супруга коротко упоминалась ранее в связи с моей матерью. Высокородному родственнику миссис Даунт принадлежало право назначения на должности в нескольких благополучных нортгемптонширских приходах, и в начале лета 1830 года освободился приход в самом Эвенвуде. Прознав про это, миссис Даунт, с огнем во взоре, тотчас полетела на юг, дабы ходатайствовать за своего мужа перед его светлостью.
Похоже, однако, сей достойной всяческого уважения дамой двигало нечто большее, нежели просто чувство супружеского долга. По словам всех, она часто выражала желание увезти мужа и своего ненаглядного Феба из ненавистного Миллхеда и, несомненно, поступила весьма любезно, вызвавшись поставить лорда Тансора в известность о незаурядных способностях доктора Даунта. Последний, я уверен, был глубоко тронут бескорыстным радением жены о его благе. Впрочем, думается мне, она действовала вовсе не из бескорыстных побуждений и на самом деле подчинялась велениям своего честолюбивого сердца, когда отправилась на юг со столь похвальной поспешностью. Ведь если ее ходатайство увенчается успехом, она из далекой и всеми забытой родственницы, прозябающей во мраке Миллхеда, превратится в полноправную представительницу семейства Дюпоров из Эвенвуда — а кто знает, какой выгодой это может обернуться?
Я не располагаю документальными свидетельствами о встрече миссис Даунт и лорда Тансора, но, с точки зрения миссис Даунт, она прошла в высшей степени успешно. В самом скором времени доктор Даунт получил приглашение присоединиться к ней, маленького Феба отправили к родственникам в Суффолке, и в конечном счете доктор и миссис Даунт через две недели вернулись из Нортгемптоншира в приподнятом настроении.
Засим последовали дни тревожного ожидания, но лорд Тансор не обманул возлагавшихся на него надежд. Спустя всего две недели от него пришло снисходительнейшее письмо, уведомлявшее о назначении доктора Даунта пастором прихода Святого Михаила и Всех Ангелов в Эвенвуде.
Согласно показаниям одного из моих осведомителей, сразу же по возвращении от суффолских родичей маленький Феб был вызван для разговора к своей мачехе. Сидя у окна гостиной в кресле с прошитой пуговицами спинкой (в нем часто сиживала первая миссис Даунт, тоскливо глядя на болотистую пустошь между пасторатом и городом, неуклонно подступавшим все ближе), она объяснила мальчику, сколь важным событием является перевод отца в Эвенвуд и какое значение это имеет для всех них. Она говорила грудным мелодичным голосом, ласково называя пасынка «мое милое дитя» и нежно гладя его по головке.
Потом миссис Даунт немного рассказала об их родственниках и покровителях, лорде и леди Тансор: что они занимают очень высокое положение в графстве, да и в стране в целом; что в Лондоне у них громадный дом, который Феб непременно увидит в свое время, коли будет примерно себя вести; и что отныне он должен называть их дядей и тетей Тансор.
— Ты ведь знаешь, что дядя Тансор потерял своего маленького сыночка, — сказала она, беря Феба за руку и подводя к окну. — Если ты будешь хорошим мальчиком, в чем я нисколько не сомневаюсь, твой дядя будет чрезвычайно добр к тебе, ибо ему ужасно недостает сына, и с твоей стороны будет очень мило и заботливо, если ты иногда будешь держаться так, будто ты и есть его родной сын. Ты ведь сможешь, голубчик Феб? Разумеется, ты всегда будешь любимым папиным мальчиком — и моим. Это просто игра такая. Ведь у бедного дяди Тансора, в отличие от твоего папы, нет собственного дитяти, и ты подумай только, как он будет рад, коли сможет постоянно общаться с тобой, показывать тебе всякие интересные вещи и, возможно, брать с собой в путешествия. Ведь тебе хотелось бы этого, правда? Побывать в разных замечательных краях?
Конечно же, мальчик ответил утвердительно. А потом миссис Даунт поведала о чудесах Эвенвуда.
— А трубы там есть? — спросил Феб.
— Да, дорогой, но только не такие грязные и мерзкие, как в Миллхеде.
— И мой дядя Тансор — большой человек?
— Да, — задумчиво промолвила мачеха, устремив взгляд на черную долину. — Он очень большой человек.
В условленный срок они отправили все имущество и домашний скарб на юг, и пасторский дом с закрытыми ставнями и запертыми дверями остался пустовать на открытом всем ветрам холме. Я словно воочию вижу, как доктор Даунт с облегчением откинулся на спинку сиденья, когда пролетка с грохотом покатила прочь от мрачного дома, закрыл глаза и мысленно вознес благодарственную молитву Господу. Наконец-то избавление пришло.
Таким образом семейство Даунтов перебралось в Эвенвуд — место, с которым некогда были связаны все мои надежды и честолюбивые устремления.
Новая должность полностью устраивала доктора Даунта. Имея жалованье в четыреста фунтов в год плюс сто фунтов ежегодного дохода с церковных земель, теперь он держал выезд и хороший стол и занял в округе весьма солидное положение. Забыв о тяготах миллхедской жизни, доктор Даунт нашел покой и довольство в солнечной гавани Эвенвуда.
Просторный и светлый пасторат (бывший дом пребендария) располагался посреди ухоженного сада, за которым простирались живописные луга, спускавшиеся к реке, а за рекой темнел манящий густой лес. Значительную часть работы — какая вообще имелась в маленьком процветающем нортгемптонширском приходе — охотно брал на себя викарий, мистер Сэмюэл Тайди, суетливый молодой человек, испытывавший глубокий трепет перед доктором Даунтом (и еще глубочайший — перед его супругой). Лорд Тансор не обременял поручениями своего пастора, и последний легко справлялся с немногочисленными обязанностями, на него возложенными. Вскоре у преподобного появилось достаточно свободного времени и более чем достаточно доходов, чтобы посвятить досуг интеллектуальным и богословским интересам, о чем он страстно мечтал в Миллхеде, — и он не видел причины, почему так и не поступить.