Смысл ночи - Страница 182

182

Мысль о том, кем я был до того, как узнал правду о себе, неожиданно вызвала отчетливое воспоминание об одном событии, почти забытом и воскрешенном в памяти по странной прихоти подсознания лишь сегодня, в день отмщения.

Когда мне было восемь лет и я уже второй год учился у Тома Грексби, наша маленькая школьная компания числом три души пополнилась сыном хлебного торговца из Уэйрема, неким Роландом Бисли, которого прислали на временное проживание к тетке в Сэндчерч. Бисли с первого же дня принялся жестоко испытывать терпение старого Тома, а в скором времени забрал в голову задирать меня — что было глупо делать даже тогда.

После нескольких пробных стычек, закончившихся, сказать по справедливости, полной моей победой, между нами разгорелась настоящая война, и началась она в тот день, когда я по просьбе Тома принес в школу предмет своей гордости и радости — первый том английского перевода «Les mille et une nuits» месье Галлана, тот самый том, избранные места из которого я часто читал вслух матушке. Тем утром я опаздывал в школу и мчался к коттеджу Тома во весь дух, сжимая под мышкой свое сокровище, аккуратно завернутое в кусок старого темно-зеленого плюша, позаимствованный из рабочей корзинки Бет. Я прибежал на десять минут позже, чем следовало, и торопливо положил книгу, по-прежнему завернутую в плюш, на маленький столик у входной двери.

В конце первого урока Бисли попросил разрешения выйти. Он вернулся через несколько минут, сел на место, и урок продолжился. Когда наконец Том отпустил нас, я подождал, пока остальные два мальчика уйдут, а потом, горя желанием поскорее показать свое сокровище, вскочил и бросился в гостиную.

Кусок зеленого плюша валялся на полу. Книга пропала.

С яростным ревом я ринулся к двери и выбежал на улицу. Я точно знал, что книгу взял Бисли, и метался взад-вперед с безумными воплями «Шахерезада! Шахерезада!», пытаясь сообразить, куда он мог спрятать самое ценное из всего, чем я владел, — но ни книги, ни вора нигде не было видно. Потом я случайно заглянул в старый каменный сточный желоб у «Головы короля». Там в темно-зеленой воде плавала моя любимая книга, с истерзанными мокрыми страницами и напрочь оторванным корешком — безнадежно испорченная.

Кто совершил столь гнусный поступок, сомневаться не приходилось, и в ближайшее воскресенье, когда Бисли с теткой отправились в церковь, я пробрался в сад за домом мисс Хенникер. Стояло промозглое ноябрьское утро, и сквозь одно из окон я увидел весело горящий камин. На полу перед ним валялись разные игрушки, и среди них я заметил жестяную коробку, где хранилась армия деревянных солдатиков, которой мой враг страшно дорожил. Эту коробку Бисли принес в школу в первый же день и горделиво выставил на столик в гостиной целый военный лагерь, вырезанный из дерева и ярко раскрашенный: две или три дюжины солдат, пеших и конных, маркитанты, палатки, пушки и пушечные ядра.

Вскоре после ухода мисс Хенникер с племянником я увидел, как служанка отперла дверь на террасу, чтобы вытрясти тряпку для пыли. Когда она закончила уборку, я тихонько прокрался на террасу и вскоре оказался в комнате с камином.

Она горела отлично, маленькая деревянная армия. С минуту я стоял и смотрел на костер, греясь в исходивших от него волнах тепла, а потом плюнул в камин, погрозил кулаком и прошептал дурацкий стишок, который в раннем детстве пела мне приемная мать, когда я не хотел ложиться спать, — стишок про страшного Бонапарта. Я улыбнулся, вспомнив слова сейчас, спустя много лет:

Он побьет, побьет, побьет вас,
Даст вам в лоб и по зубам.
Он сожрет, сожрет, сожрет вас,
Без остатка всех вас — ам!

А теперь другой мой враг, как и Роланд Бисли, должен поплатиться за то, что украл у меня мою законную собственность.

Я нанял человека следить за домом на Мекленбург-стрит круглые сутки. Даунт по-прежнему там. Никто к нему не приходил. В четверг он ужинал в таверне «Лондон» с несколькими литераторами, а накануне весь вечер просидел дома. Но я точно знаю, куда он отправится нынче вечером.

В прошлый вторник мой шпион — некий Уильям Блант с Крусификс-лейн, Боро, — доложил мне, что лорд Тансор устраивает званый обед на Парк-лейн. Обед состоится сегодня. Среди гостей ожидают премьер-министра. Повод для торжества имеется — да еще какой! Теперь у его светлости есть наследник — он по всей форме назван в кодициле к завещанию, недавно составленном и подписанном. Одного этого уже достаточно, чтобы забить откормленного тельца, но, к умножению всеобщей радости, новоиспеченный наследник собирается сочетаться браком с мисс Эмили Картерет, двоюродной племянницей его светлости, которая теперь, после трагической смерти своего отца, в должный срок унаследует титул Тансоров. Поразительно удачный брак! И в довершение всего счастливый наследник только что опубликовал свое новое сочинение — тринадцатое по счету, предложенное вниманию благодарной публики, — а лорд Тансор получил назначение на должность особого посланника и полномочного представителя ее величества в Бразильской и Гаитянской империях, Новогранадской и Венесуэльской республиках. На время отсутствия его светлости молодожены поселятся в Эвенвуде, и лорд Тансор намерен впоследствии отдать управление всеми своими поместьями и многочисленными финансовыми делами в умелые руки своего наследника, мистера Феба Даунта.

Поскольку в своем городском доме его светлость держал сравнительно небольшой штат прислуги, для обеспечения должного порядка на столь торжественном мероприятии требовалось нанять дополнительных людей. В газетах появились объявления соответствующего содержания, и агент милорда, капитан Таллис, поручил миссис Горации Винейбл — владелице бюро по найму домашних слуг, расположенного на Грейт-Корам-стрит, — провести собеседование с кандидатами. В числе людей, явившихся на Грейт-Корам-стрит с предложением своих услуг, был некий Эрнест Геддингтон — этим именем я изредка пользовался, когда работал на мистера Тредголда.

182