— Прошу прощения за вторжение, доктор Тредголд, — начал я, — но я надеялся, что смогу поговорить с вашим братом.
— Мой брат заболел. Тяжело заболел.
Увидев ошеломленное выражение моего лица, он жестом пригласил меня сесть.
— Прискорбная новость, — проговорил я. — Крайне прискорбная. Он?..
— Боюсь, его разбил паралич. Совершенно неожиданно.
При существующих обстоятельствах доктор Тредголд не мог с полной определенностью заверить меня, что паралич пройдет быстро или что недуг не нанесет тяжелый и непоправимый ущерб умственным и физическим способностям брата.
— Кажется, Кристофер говорил про вас, — сказал он после непродолжительной паузы. Потом вдруг хлопнул себя по колену и воскликнул: — А, вспомнил! Вы служили секретарем, переписчиком или кем-то вроде у сына известной писательницы.
Я постарался скрыть впечатление, произведенное на меня неожиданным упоминанием о моей приемной матери, но явно без особого успеха.
— Вас удивляет моя память, несомненно. Видите ли, мне достаточно всего раз услышать что-нибудь, чтобы запомнить уже навсегда. Дорогой брат называет такую мою способность феноменальной. Она всегда служила нам поводом для развлечения — для забавной игры, в которую мы играли в каждый его приезд сюда. Кристофер постоянно пытался подловить меня, но у него никогда не получалось. Несколько лет назад он вскользь обмолвился, что вы работали на сына миссис Глайвер, клиентки Тредголдов, чьими сочинениями мы с ним — и наша сестра — в свое время глубоко восхищались, ну и я, разумеется, намертво запомнил это. Да, у меня настоящий талант — и он не только позволяет нам с братом предаваться безобидным развлечениям при встречах, но и приносит практическую пользу в моей медицинской деятельности.
Речь моего собеседника перемежалась тяжелыми вздохами. Представлялось очевидным, что братьев связывают тесные узы любви и что в силу своих профессиональных знаний доктор оценивает состояние старшего компаньона менее оптимистично, чем оценивал бы, будь он несведущ в медицине.
— Доктор Тредголд, — заговорил я, — для меня ваш брат не просто работодатель. За время моей службы в фирме он стал мне почти как отец и всегда проявлял по отношению ко мне щедрость, совершенно несоразмерную с моими заслугами. Нас также связывали многочисленные общие интересы — специального характера. Одним словом, я глубоко уважаю вашего брата, и мне очень тяжело слышать о постигшем его несчастье. Позвольте спросить, не сочтете ли вы за дерзость с моей стороны, если…
— Вы хотите повидать Кристофера? — перебил доктор Тредголд, опережая мою просьбу. — А потом, полагаю, мы с вами можем поужинать вместе.
Я проследовал с доктором Тредголдом наверх, в спальню в глубине дома. У кровати дежурила сиделка, а в кресле у окна сидела дама в черном, погруженная в чтение. При нашем появлении она подняла взгляд от книги.
— Мистер Глэпторн, позвольте отрекомендовать вам мою сестру, мисс Ровену Тредголд. Дорогая, мистер Глэпторн приехал из конторы, за свой счет, чтобы проведать Кристофера.
На вид мисс Тредголд было около пятидесяти. Со своими преждевременно поседевшими волосами и голубыми глазами, она удивительно походила на пораженного недугом брата, неподвижно лежавшего в постели, с закрытыми глазами и перекошенным ртом.
После процедуры взаимного представления мисс Тредголд вновь вернулась к книге, хотя я краем глаза заметил, что она украдкой пристально разглядывала меня, пока я стоял у кровати вместе с доктором Тредголдом.
Видеть своего работодателя в столь плачевном физическом и умственном состоянии было в высшей степени тяжело. Доктор Тредголд прошептал, что у брата парализовало левую сторону, у него серьезно повреждено зрение и сейчас он почти не может говорить. Я еще раз спросил, есть ли надежда на выздоровление.
— Он может оправиться. Я видел такие случаи. Кровоизлияние в мозгу еще не рассосалось. Нужно внимательно следить, не появятся ли признаки ухудшения. Если вскорости он начнет понемногу приходить в чувство, тогда можно надеяться, что с течением времени у него восстановится двигательная способность, а также, вероятно, речевая деятельность.
— Была ли какая-нибудь непосредственная причина? — спросил я. — Сильное волнение чувств или еще какое-нибудь потрясение, способное вызвать приступ?
— Мне ни о чем таком не известно, — ответил доктор. — Брат приехал вчера вечером, в отличном расположении духа. Когда сегодня утром он не спустился в обычный час, сестра велела мне пойти проверить, все ли в порядке. Я нашел Кристофера уже парализованным.
Я поужинал с доктором Тредголдом и его сестрой в холодной комнате с высоким потолком, где единственным предметом обстановки, помимо стола и стульев, являлся громадный уродливый буфет в псевдоелизаветинском стиле, занимавший почти всю стену. За ужином — столь же скудным, как обстановка столовой залы, — мисс Тредголд почти не разговаривала, но я неоднократно чувствовал на себе ее взгляд. Пристальный, напряженный взгляд, словно она безуспешно пыталась вызвать какое-то воспоминание из глубин памяти.
Внезапно раздался громкий стук в переднюю дверь, и минуту спустя вошел слуга с сообщением, что доктора Тредголда просят безотлагательно прийти к захворавшему соседу. Воспользовавшись случаем, я откланялся. Хозяева уговаривали меня остаться на ночь, но я предпочел снять номер в гостинице «Роял-фаунтин». Мне хотелось побыть наедине со своими безрадостными мыслями, ведь теперь я лишился своего единственного союзника и единственного человека, который мог помочь мне найти верный путь в лабиринте предположений и гипотез, окружающем смерть мистера Картерета.